Внимание!
Доступ к записи ограничен
С другой стороны, голос у Сарумана все-таки не такой светлый, как, скажем, у Ромочки, который Карамон 120%. И это даже чувствуется лучше, когда он не старается изобразить фирменный рейстлиновский сарказм и колдунистость, а когда поет как поется - например, в Соблазнении. Есть в нем что-то такое пробирающее и подтапливающее в лужицу...
В общем, несколько песен, что понравились.
читать дальшеПесня, в которой Рейстлин очень Рейстлин.
Прослушать или скачать Саруман Армия Чародея бесплатно на Простоплеер
Песня, в которой Рейстлин, тролль, лжец и девственник 80 уровня, делает вид, что он охуенный совратитель. Что характерно, у него получается. На самом деле он хотел совсем не секса, но упс.
Прослушать или скачать Последнее Испытание Соблазнение бесплатно на Простоплеер
И песня, которая является апогеем того, что рабочим названием мюзикла наверняка было что-то вроде "Рейстлин Маджере и его Детские Травмы". Я брата позову!
Прослушать или скачать Последнее испытание Кошмары бесплатно на Простоплеер
А вообще самые классные песни достались
Прослушать или скачать Изида под Покрывалом бесплатно на Простоплеер
З. Ы. и оффтоп: Если я когда-нибудь сподоблюсь перечитывать драгонланс, то мой персональный дринкингейм по нему будет состоять из одного-единственного пункта: пить каждый раз, когда Даламар ВНЕЗАПНО рвет мантию на мужественной эльфийской груди и с воплями тычет в нос всем, кого успевает поймать, пожизненно кровоточащие отпечатки пальчиков Рейстлина. SEMPAI NOTICED ME!
@темы: dragonlance, музыка, ТЕЛЕПОРТИРУЙ ЕЕ ДАЛАМАР
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (4)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
– Насчет присмотра за Тассельхофом? – Карамон страдальчески протяжно вздохнул. – Да, вместе со Стурмом мы управились, но я не пройду через это добровольно еще раз, пока жив. Мы отвлекли его этим утром, или по крайней мере думали, что отвлекли. Стурм сказал, что хочет посмотреть на Тасовы карты. Тас вытащил их все, и они примерно час их рассматривали. Думаю, я задремал. А Стурм так заинтересовался картой Соламнии, что только когда я проснулся, мы обнаружили, что кендера уже след простыл.
Рейстлин нахмурился.
– Мы пошли искать его, – поспешил продолжить Карамон. – И мы его догнали. К счастью, он недалеко ушел – на ярмарке ведь очень интересно. Мы нашли его, и, после того как вернули обезьянку хозяину, который повсюду ее искал… Обезьянка умеет всякие трюки делать. Тебе надо было увидеть ее, Рейст. Она очень милая. В общем, ее хозяин взбесился от злости, хотя Тас все время повторял, что обезьяна сама за ним пошла, и что он ей понравился…
– Родственные души, – заметил Рейстлин.
– … так что к этому времени хозяин уже орал, призывая стражу. Тут появился Танис, и мы с Тасом слиняли, пока Танис объяснял всем, что произошло недоразумение, и возмещал причиненное хозяину беспокойство парой стальных монет. Тогда Стурм решил, что Тасу не повредит немного узнать о настоящей воинской дисциплине, и мы повели его на площадь для парадов, где маршировали примерно час. Тас очень веселился, и охотно продолжил бы это занятие, но мы со Стурмом не выдержали, потому что было очень жарко, солнце жгло, и мы не взяли с собой воды. Кендер, разумеется, чувствовал себя прекрасно... Только мы вернулись на ярмарку, как он увидел женщину, которая глотала огонь – она действительно его глотала, Рейст! Я тоже видел. Тас побежал туда, а мы погнались за ним, и к тому времени как догнали его, он успел срезать два кошелька, стянуть одну булочку и как раз собирался запихнуть пару горящих углей себе в рот. Мы оттащили его от углей и вернули кошельки, но вот булочку нам вернуть не удалось, потому что от нее осталось только несколько крошек у Таса на воротнике. А потом…
Рейстлин умоляюще поднял руку:
– Скажи мне только одно: где Тассельхоф сейчас?
– Связан, – устало сказал Карамон. – В палатке Флинта. Стурм его охраняет. Это был единственный способ.
– Великолепно, братец, – сказал Рейстлин.
– Кошмар, – пробормотал Карамон.
...
Рейстлин протолкался через толпу у палатки, прошел в маленькое помещение в задней ее части, где увидел крепко привязанного к стулу кендера и сторожащего его Стурма на стуле напротив. Если судить по выражениям их лиц, можно было подумать, что это Стурм является пленником. Тассельхоф вовсю наслаждался новыми ощущениями в связанном состоянии и коротал время, развлекая Стурма.
– … и тогда дядюшка Пружина спросил: «Ты уверен, что это твой морж?» А варвар сказал… Ой, привет, Рейстлин! Посмотри на меня! Я привязан к стулу. Правда интересно? Думаю, Стурм и тебя привяжет, если ты его вежливо попросишь. Так ведь, Стурм? Ты бы связал Рейстлина?
– А что случилось с кляпом? – спросил Карамон, выглядывая из-за двери.
– Танис заставил меня вынуть его. Он сказал, что это жестоко. Он понятия не имел, о чем говорил, – ответил Стурм. Он одарил Рейстлина таким взглядом, как будто размышлял над предложением, которое выдвинул Тас.
***
– Я готов, Рейст, – твердо сказал Карамон. Такая безоглядная преданность придала уверенности его брату, но тут Карамон испортил все впечатление, самодовольно подергав за воротничок рубашки и прибавив: – Я не буду дышать дымом. Я нарочно надел такую большую рубашку, чтобы можно было натянуть ее на голову.
Рейстлина посетило видение Карамона, входящего в храм с рубашкой на голове. Он закрыл глаза и мысленно принялся молить богов – богов магии и всех истинных богов – не оставлять его.
АААААА.
@темы: dragonlance, шкатулка, книжки
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (12)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Она, конечно, везде зациклена на половых извращениях, но в этот раз превзошла сама себя. Никакой детективной загадки на проверку, убийца самая очевидная, но подоплёка - брр. Как всегда, море психологизма, куча скелетов в шкафах, детские травмы, ангстовые чувства, английские пейзажи, и Линли ещё не такой раздражающий. Джордж выпускает книги не в хронологическом порядке, поэтому иногда читаешь о событиях, которые были раньше, чем те, про которые ты уже читал. В какой-то степени это приятно.
Заодно, кстати, перечитала её же "Школу ужасов" - про милые обычаи английских частных школ для мальчиков.
2. Стивен Кинг - "Мизери"
Бляха-муха, это первый и последний раз, когда я читаю Кинга =/ Ему самому не противно это писать?
3. Джеральд Даррел - "Сад богов"
Третья книга из трилогии про Корфу, читала с Дезмонда, поскольку в бумажном варианте нет. О, это бальзм на мою измученную Кингом душу. Какой же он душка всё-таки!
4. Сергей Марков - "Рыжий Будда"
Про барона Унгерна. Круто, но маловразумительно и явно требует продолжения.
Про этого же барона я что-то видела у Юзефовича и даже, кажется, читала, но забыла насмерть. Отрыла эту книжку, буду освежать.
5. Айрис Мердок "Замок на песке"
6. Теодор Драйзер "Дженни Герхардт"
7. Джозеф Хеллер, "Видит Бог". Перечитывала во второй раз. Дико живая книжка.
8. Дженет Фитч, "Белый олеандр". Сначала показалось, гламурно, а потом как пошла эта жесть, как пошла...
9. Захер-Мазох "Венера в мехах"
10. Кутзее, "Осень в Петербурге". Про Достоевского и по-достоевски - эпилептично, выворачивающе и грязно психологично, беспросветно безнадёжно. И вообще там нет конца!
11. Элизабет Джордж, "Без единого свидетеля". Она убила Хелен, причём сделала это так, что я до сих пор хожу как в воду опущенная. Хелен не просто была единственным позитивным человеком среди этих морально и физически искалеченных героев, Хелен была вылитой Ксенькой, поэтому я ей так импонировала. И погибла она, будучи беременной. Ни за что не буду перечитывать эту книгу =/
12. Стиг Ларссон, "Девушка, которая взрывала воздушные замки". Ох уж мне эти шведы со своим тошнотворно рациональным отношением к сексу!
13. Элизабет Джордж, "Предатель памяти". Про фриков. Хотя это ничего не скажет, у неё все книжки про фриков. Семейка: шизанутый дед, ненавидящий своего сына; у сына рождаются одни выродки - две девочки с синдромом Дауна и мальчик-вундеркинд скрипач. Мальчик куда более выродок, чем девочки, на проверку. Жизнь, состоящая из музыки и ничего больше. Заставило задуматься и проассоциировать со своим овощным существованием, в котором нет ничего, кроме почеркушек.
14. Элеонора Раткевич - "Парадоксы Младшего Патриарха". Помнится, давным-давно меня пинали прочесть эту книжку, я даже купила её, прочла рассказы перед, собственно, Парадоксами, оставила их на потом и забыла. Тема ученичества и братства, иногда несколько раздражает чрезмерный надрыв в неподходящих для этого местах. Видно, что автор пишет прямо от души. И почему, когда пишут прямо от души, получается так наивно и пафосно?.. Есть очень сильные и светлые мысли (и если б они ещё не ввинчивались так настойчиво в мозг в каждой истории!). Поржала над контрастом между тем, что выводит в общем и целом об ученичестве Младший Патриарх, и тем, что говорит у меня об ученичестве Райан. Если трактовать по Раткевич, то экзорцистов с такой догмой ждёт моральное омертвение и глобальный пиздец. Хммм!
15. Праттчетт, "Санта-Хрякус", перечитала. Ах, где же ошизенный фанфикшн по пейрингу внутренний ребёнок/внутренняя няня? ))
16. Достоевский, "Братья Карамазовы" - наконец-то я их осилила. Штука, с которой надо сидеть и выписывать цитаты, а потом долго размышлять.
17. Ирвин Шоу, "Богач, бедняк". Про Рудольфа уже писала пост. Вообще очень понравилось.
18. Морис Дрюон, "Крушение столпов" - вторая из трилогии "Сильных мира сего". Всё такая же психологическая дрянь и грязь!
19. Майкл Фрейн, "Шпионы"
20. Джон Ирвинг, "Отель Нью-Гэмпшир" - очень забористая трава!
21. Энн Райс "Вампир Лестат", "Королева проклятых", "Похититель тел", "Мемнох-дьявол", "Вампир Арман", "Кровь и золото" Мариус очень расстроил меня. Сидит и переживает, почему с ним никто не хочет жить. Да потому что козёл ты, и уши у тебя холодные!
22. Всемирная История - Возрождение и Реформация
23. Уоллес, "Крупная рыба" - а фильм-то лучше ))
24. Джон Апдайк, "Деревни" - попытка трактовать порнуху с философской точки зрения, а также философия провинции. По-моему, фиговая попытка.
25. Питер Джеймс, "Алхимик". От безысходности, просто потому что читать нечего. Мери-сью захватывают мир, подчерпнула пару слов по оккультизму
27. Пратчетт, "Музыка Рока", "Вор времени"
28. Артур Хейли, "Отель". Забавно читать предсказания по поводу гостиничного бизнеса образца 80-ых годов )
29. Набоков, "Машенька", "Защита Лужина". Первое грустное, но ничем не отпечаталось. Второе - какая-то жуткая вязкая непонятность, как будто смотришь через сильно запылённое стекло и нифига не видишь. Тягостно.
30. Лисс "Этичный убийца" - много "концентрированных" персонажей и фриков. Сам Мелфорд-убийца с первых строк мерисьюшен по самое небалуй, однако его этика действительно весьма, хм, оригинальна. Ну и читалось, надо признаться, на одном дыхании.
31. Джон Апдайк "Террорист", "Клавдий и Гертруда"
32. Элизабет Джордж, "Женщина в красном". Не хотела читать после смерти Хелен, ибо знала, что Линли всю книгу будет никакенный. Ничего, вроде не так страшно, всю книгу она ему страдать не дала. В этот раз почти без извращенцев, одна нимфоманка - это фигня для дражайшей Элизабет )) обсуждали проблему отцов и детей, а также в который раз сословных предрассудков тьму. Сцена с тем, как граф утром сушил носки феном, потому что вчера постирал их сам в первый раз в жизни и не догадался положить их сушиться на батарею - очаровательна!
33. Ивашкевич, "Мать Иоанна от Ангелов". Бесновато, зачёт.
34. Элизабет Джордж, "Тайник". Про братьев-сестёр, лузеров и миллионера-манипулятора. Дебора иррациональная дура, что бесит ещё сильнее, потому что словно смотришь на себя со стороны. Суровый рациональный амадеистый Саймон няшка, как и всегда.
35. Эжен Сю, "Вечный жид". Мучаю второй том из трёх. Мери-сью появились ещё в девятнадцатом веке, и их в книге хренова тьма - все потомки семьи (полный набор сословий) - очаровательны, смелы, великодушны, благородны и тэпэ. Адски бесят длиннейшие лирические отступления на тему "как плохо живётся во Франции рабочим". Да, я понимаю, плохо, плохо им живётся, но я поняла это с первого раза! Не надо больше!!.. Фишка книги - теория заговора. Никому нельзя верить. Повсюду враги и иезуиты. Болею за иезутов (кэп). Роден гениальный старикан. Он настолько коварен, так освежает, что просто мороз по коже. (с)
36. Морис Дрюон, "Дневники Зевса". Греческий зал был написан до меня и куда круче )) Фанонные образы богов и их характеров, выведенные из их типажей вечные камни преткновения, вечные фобии и подсознательные желания. Зевс учит нас жить - очень просто и очень так по-отечески, почти по-приятельски - выгодно не похоже на давящий на психику тошнотворный дидактизм Толстого и того же Эжена Сю. Зевс выкладывает вечные истины, лежащие, казалось бы, на поверхности, но о которых мы почему-то никогда не задумываемся. И несмотря на то, что сам он - цельный образ вечного властного бабника, как-то так верится ему, царю богов-то. )
37. Рафаэль Сабатини, "Торквемада и испанская инквизиция". Матчасть удалась. Инквизиция бессмысленна и беспощадна, Торквемада мой герой. Пытка "лестницей" - адский ад X_x
38. Голдинг, "Шпиль"
39. Сомерсет Моэм: "Луна и грош", "Пироги и пиво", "Театр", "Бремя страстей человеческих". Муки творчества, муки смысла жизни; местами спорно, почти всегда тролльно, после прочтения биографии - сразу видны личные комплексы. Заставляет думать.
40. Эдгар По, "Падение дома Ашеров". Раскатала я губу на много страшного, а проглотила в один присест, пока ехала из института домой. Осталось ощущение, что По было лень писать диалоги и вообще все, что не касалось удручающих пейзажей и страшных скрипов. Нет, все же это надо было читать ночью под лампой - эффект был бы другой.
41. Ремарк, "Черный обелиск". Не вдаваясь в подробности о снова! смысле жизни, вечной мятежности и вечном горе от ума - он пишет так прекрасно, что это почти невероятно.
42. Мильтон, "Потерянный рай". Еще два года назад я бы это не осилила, а если бы осилила, то с закрытыми глазами. Теперь сквозь этот неторопливый выспренный гекзаметр я прозреваю яркость образов.) Очень впечатлила сцена в начале, где поверженные в ад бунтовщики, изрядно побитые, но все еще ангельски-светлые и прекрасные, по слову Люцифера поднимаются с земли, строятся в когорты, разворачивают стяги и молча идут по Адской пустыне *_* Правда, позабавила авторская версия о том, что греческий, египетский и прочие пантеоны богов - это не что иное, как падшие ангелы, совращающие людей. Так и представляю себе Гермеса, наезжающего на архистратига Михаила!
43. Морис Дрюон, "Свидание в Аду". Прочла еще осенью, забыла записать. Последняя часть из трилогии. По-прежнему мерзостно-психологично, но чувствуется, что он уже сам от себя устал. Тем не менее, где-то за пятнадцать-двадцать страниц до конца он как будто воспрял духом и начал вываливать на читателя мерзости со скоростью, достойной маркиза де Сада (хотя с его всеми гадостями мира в шести строчках, казалось бы, ничто не сравнится). Было просто страницу переворачивать страшно!.. Ну и, конечно, он все-таки припечатал все дело инцестом (который, впрочем, я подозревала еще со второй книги), чтоб лучше держалось. Зачот, автор, заставил поверить, что все люди - мрази.
44. Клайв Льюис, "Хроники Нарнии: лев, колдунья и платяной шкаф". Лучше поздно, чем никогда.) Аслан *___*
45. Мураками Харуки, "Норвежский лес". Очень много секаса, слишком много секаса и самоубийств на один квадратный метр. Озабоченная, грустная, но местами очень светлая книжка.
46. Диана Джонс, "Воздушный замок", "Дом ста дорог". Книги, продолжающие серию о мирах Хаула и ко. С первой, конечно, не сравнить, но славные сказки. В "Замке" понравился главный герой, мечтательный и ушло-практичный араб, изъясняющийся цветастыми восточными речами. Пока качала книги, прочитала в отзывах, что в продолжениях отношения Хаула с Софи уже не те и погрязли в рутине. А по-моему, всё по-прежнему: Софи орёт, Хаул улыбается и машет. В общем-то, их нельзя обвинять в погружении в рутинность хотя бы по той причине, что их отношения рутинны с самого начала. ))
47. Харпер Ли, "Убить пересмешника"
48. Элизабет Джордж, "Это смертное тело". Линли - уёбище поганое. Двух книг со смерти Хелен не прошло, а он уже по девкам. И ладно бы приличного кого нашел - так нет, эту алкоголичку с комплексом власти, чтоб она до белочки упилась в следующий раз. По поводу самой книги - в этот раз было про выросшего ребёнка-убийцу, охраняемого государством, про Хэмпшир, пони и агистеров. Я восхищаюсь тем, какую работу Джордж проделывает при создании каждой книги, как она вникает в особенности всего, о чем пишет: о работе кровельщиков, о заповедниках, о сёрфинге, о жизни пакистанских общин в Англии, о жизни профессиональных музыкантов, журналистов, политиков. Всего не перечислишь.
49. Райс, "Пандора". Пандора - страшная женщина. Когда ей было десять, она читала Мариусу неприличные запрещенные стишки Овидия. Когда ей было 35, и она впервые встретила Мариуса вампиром, она затроллила его по поводу импотенции. На следующий день вломилась к нему домой днем (!). А сразу после обращения заорала: "мы восстановим культ Акаши, мвахаха трепещите людишки!". Хотела бы я посочувствовать Мариусу, но он такой control-freak, фанатик разума и шовинистическая задница, что блин так ему и надо. Пара из серии "мы не ссоримся только тогда, когда занимаемся сексом", но, поскольку в СССР секса нет, получился вообще неимоверный пиздец.
50. Дэн Браун, "Ангелы и демоны". Несмотря на эпик фейл, камерарий жжетеньки.
51. Томас Харрис, "Молчание ягнят", "Ганнибал"
52. Лихэйн, "Остров Проклятых". Ууу, трава-трава. Фильм так до конца и не досмотрела и насладилась финалом в полном объеме. Ааа, ложки не существует, всё не так!! *паранойя*
53. Джозеф Хеллер, "Уловка-22". Хеллер - один из двух писателей (второй Ремарк), которых я читаю, на каждой строчке внутренне вопя ГАДЫ, КАК ВАМ УДАЕТСЯ, КАК ТОЛЬКО МОЖНО ТАК КРУТО ПИСАТЬ.
54. Филип Дик "Снятся ли андроидам электроовцы?"
55. Нил Гейман, "Американские боги"
56. М. Петросян "Дом, в котором"
57. Гейман и Праттчетт "Добрые предзнаменования"
58. Джеффри Линсдей "Дремлющий демон Декстера". Книга меньше, чем сериал, ориентирована на сюжет, и больше - на самого персонажа. В книге Декстер жестче, потустороннее, монструознее, чем плюшевый душка Майкл Холл; ирония, с которой он повествует об окружающем мире и о людях, кажется иронией отличного от нас, людишек, вида. Финальная сцена хороша.
59. Джордж Мартин "Игра Престолов", "Битва королей", "Буря мечей", "Пир стервятников", "Танец с драконами". Боль моей жизни!
60. Джон Грогэн "Марли и мы"
61. Элизабет Джордж "Верь в мою ложь"
62. Джеффри Линсдей "Добрый друг Декстер"
63. Стивен Фрай "Лжец"
64. Томас Харрис "Красный дракон"
65. Барбара Вайн "Книга Асты", "Черный мотылек". Очень скандинавские книги по ощущению. Офигительные женские персонажи и суховатый психологизм.
66. Драгонлэнс "Час близнецов". Решила пойти просветиться, что там у этого Рейстлина за детская травма. Просветилась. Рейстлина необходимо а) отодрать как козочку б) накормить пирожками и в) срочно в Минводы лечить чахотку и выебоны! + "Битва близнецов", "Испытание близнецов"; "Драконы осенних сумерек", "Драконы зимней ночи", "Драконы весеннего рассвета" + "Кузница души", "Братья по оружию"; "Драконы мага песочных часов"; "Когда мы вернемся", "Драконы летнего полдня". Последние две прочитал через страницу, потому что тлен, боль и какие-то левые чуваки. Закончу на этом, пожалуй.
67. Эмили Бронте "Грозовой перевал"
68. Чак Паланик "Бойцовский клуб" - потерялся зимой )
69. Джейн Остен "Гордость и предубеждение". Остен и Бронте - это как Островский в сравнении с Достоевским, хотя раньше я их всех путала.
70. Барбара Вайн "Роковая перестановка". Сильно отличается от двух первых прочитанных книг Вайн. Менее скандинавское по духу. Больше триллера. Финал продирает.
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментировать
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Друзилла притащила домой щеночка. У щеночка восторженные голубые глаза и кудряшки, чистые ногти и надорванные листочки со стихами в кармане сюртука. Что за черт? У нее передозировка девственников в крови?
Поразмыслив, решил пока не топить. Возможно, воспитаю себе напарника во крови, а то совсем я что-то со своим гаремом обабился. Хоть какая-нибудь мужская компания будет.
Взял щеночка на охоту. Два часа читал ему лекцию об искусстве убийства, отличающем нас от примитивных хищников. Едва отвлекся побеседовать с припозднившимся падре о теологии, юного Уилли и след простыл. Нашел его в доме какого-то графа: крошит хозяину кости железным прутом, заталкивает ему в рот его же ухо и с радостным смехом приговаривает что-то про то, что желания исполняются.
Все это очень мило, но для кого я вообще распинался?
Вернулась Дарла. Устроил ей романтическое свидание: всю ночь отмечали ее прибытие в кругу очаровательной многодетной семьи. Все были с нами так милы, что младшего мы доели только к рассвету. Без сил доехали до дома; никто не открыл, никто не приготовил постель, никто не налил ванну. Все слуги, хозяйка квартиры и какие-то ее гости осушены и сложены в штабель в столовой. Щенок на удар в челюсть обиженно дергает бровями и говорит, что не наелся на охоте. Дрю полоумно хихикает, пожимает плечами и мечтательно бормочет про растущий организм.
Срочно переезжаем.
Два часа возил Уильяма лицом по мостовой, рассказывая, почему мы не гадим там, где живем. Раздражен и опечален его отсутствием умственных способностей. И вообще, у меня какое-то дурное предчувствие насчет радостей этой мужской дружбы.
Уже совсем было решил его распылить, но вдруг подумал: неужели Ангелус-Созидатель не в силах вылепить из бешеного упыренка идеального элегантного монстра, подлинного художника ночи? Ха!
Уильям трепыхается, булькает, чтобы я отвалил, и что на углу у порта открылся новый бар, а он никогда не пробовал горящий абсент.
Работы по созданию шедевра непочатый край.
Пили абсент вчетвером. Теперь стоим с Дарлой и Дрю на набережной и смотрим, как Уильям барахтается в Темзе. Я рассказываю об осторожном обращении вампиров с огнем, Дрю хлопает в ладоши и припевает, что загадала желание на падающую звезду. Звезда вымачивает в воде обгоревшие остатки одежды и кричит, что это было «блестяще, кровавый ад!».
Дурное предчувствие меня не оставляет.
Щеночек обиделся на то, что я не перестал в разных позах иметь любовь всей его не-жизни только потому, что она любовь всей его не-жизни, и убежал во тьму. Слава Адской Пасти, наконец-то хоть какой-то урок достиг цели.
Ожидал его назад с горечью в глазах и ядом в сердце. Вместо этого он ввалился с разбитым носом, букетиком фиалок и в чьем-то потрепанном макинтоше. Пачкает кровью белый чулок Дрю и мурлычет ей в лодыжку, что нашел себе занятие по душе (ну или что там теперь вместо нее).
Жду подвоха.
Прогуливаясь с Дарлой перед сном, встретили нескольких знакомых вампиров. Те при виде нас заорали как первобытные крестьяне с вилами и бросились в атаку. В легком удивлении перебил всех, чуть не забыв поинтересоваться у последнего, в чем, собственно, дело.
Дело, кто бы мог подумать, оказалось в Уильяме Кровавом.
...Уильям трепыхается, булькает, чтобы я не рвал ему плащ, что он не виноват, что с людьми драться так скучно, и что скоро светает, а Дарла еще обещала сводить его в бордель позавтракать.
Чувствую себя каким-то… старым?
Захвачены в борделе солнцем до заката. Всем очень весело: Дарла учит шлюх утраченным премудростям развратного восемнадцатого века, Дрю играет трупами в куклы, мы с Уилли тоже развлекаемся как можем. Начинаю думать, что парнишка, конечно, не фонтан изысканности, но животной энергии ему не занимать. Может быть, это именно то, чего недоставало для гармоничной завершенности моей предвечной семьи? Консорт для моей черной принцессы, кровавый валет, un enfant terrible Тройки Смертельных Теней?..
…Ну или я просто перебрал первой группы?
Из борделя вернулись на руины: наш особняк сожгли дотла. То ли я давно не напоминал родному сообществу, кто такой Ангелус, то ли крошка Уильям очаровал их до потери чувства самосохранения. В любом случае, теперь я зол.
Устроил женщин в склепе на Хайгейтском кладбище, взял щенка и отправился наносить визиты.
Два часа излагал Лондонской Ассамблее свои взгляды на гостеприимство и уважение к истинной элите. Щенок поддакивал, иногда даже в такт; на удивление, остался жив. Сложили с ним на столе перед последними нераспыленными старейшинами выдранные лёгкие с отрубленными пальцами. Кажется, Лондонская Ассамблея достигла со мной взаимопонимания по всем пунктам.
Возвращаемся в склеп. Уильям взахлеб делится впечатлениями, дирижируя железным прутом, с которого до сих пор капает. Думает, он теперь непобедимый воин. Сообщает, мол, хватит с него Уильяма, и отныне он Спайк.
Потом трепыхается, булькает, что я зануда, что ведь было здорово, и что когда-нибудь он навешает мне за все мои уроки так, что мало не покажется.
Всегда добрею, когда меня смешат. Опять чертенку повезло.
Надо было убить его с самого начала. Мы живем в канализации.
За Уильямом Спайком Кровавым охотится весь Скотленд-Ярд, а также глубоко верующее народное ополчение с кольями и просто сознательные граждане. И мне даже из-под земли слышно, как Предельно Обеспокоен Совет Наблюдателей. Что характерно, все знают, кто он, как выглядит и с кем живет: посмертная слава не дает поэту-паршивцу покоя.
По этой причине сидим теперь с крысами в мокром каменном мешке и пытаемся понять, в какую сторону надо идти, чтобы покинуть пределы Лондона. Точнее, я пытаюсь понять. Дарла со стоической улыбкой великомученицы подпиливает ноготь, но ее нехороший прищур дает почувствовать, что если я в ближайшее время не решу все проблемы, то у меня их станет на одну больше.
Спайк кружит Дрю на руках, разбрызгивая воду; отголоски их смеха расходятся по туннелям на мили вокруг.
Как никогда отчетливо понимаю, что из него не выйдет ничего хорошего. Ему не стать черным художником под стать мне - ни через год, ни через век, ни через пять. Пропащий случай. Полный провал моего созидательного гения. К счастью, из проплывающего мимо деревянного поддона можно выломать отличную щепку...
- Ангелус! - зовет щенок, и в его голосе бьется нестерпимое сияние, которое осенней ночью увидела в плачущем незнакомце моя сломанная безумная провидица. - Ангелус, куда теперь?
Судьба, мужская дружба, партнерство и дурные предчувствия. Нас четверо. То ли это мы обречены... то ли весь мир.
- В Йоркшир, Уилли.
@темы: btvs
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (15)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
- Really?
- Yeah, I never told anybody about this, but I... I liked your poems.
- You like Barry Manilow!
(с)
простыня Всех Этих Чувств к персонажу тинейджеровского сериала девяностыхГоспода, я люблю
Я люблю его валетом Дрю, ее «прекрасным смертоносным мальчиком», ее заботливым любовником, люблю как он честно старается быть практичным и сознательным элементом в их дуэте, но заканчивает всегда тем, что поджигает местного криминального авторитета, потому что его задалбывает быть вежливым. Я люблю его бессмысленным и беспощадным кровавым берсерком, ловящим кайф от «decent spot of violence», чистейшим романтиком и ревнивой задницей, переметнувшейся на сторону анти-апокалипсиса чисто потому, что Ангелус снова-здорово начал лапать его подружку.
Люблю его короткое триумфально-деструктивное возвращение в Lovers walk с морем слез, соплей и вискаря, с разбитыми сирцами и незабвенным проспиртованно-вдохновенным монологом ПроЛюбовь; и безусловно не могу не любить его оставившим после себя в стане гг хаос и смятение с печальной гитарной темой на фоне, несущимся сквозь пустыню в старой колымаге с закрашенными окнами и орущим все того же Фрэнка Синатру в исключительно мажорной тональности.
Я люблю его эпикфейлом и комик-релифом №1 четвертого сезона, серийным убийцей-кастратом, лишенным радостей насилия, кровопития и массового террора. Люблю его ушлепком с комплексом Питера Пэна, нравственным развитием двенадцатилетнего садиста и терпеливостью героинщика в ломке, внезапно вынужденного жить по – огосподи – правилам. Фейспалмлю через каждую минуту, но люблю его с его охуительно грациозным и дофига не-идиотским поведением после того, как он понял, что вляпался в Истребительницу по самые гланды.
Как я люблю Fool for love, господа. Как сферически прекрасен тот факт, что Уильямом Кровавым Спайка называли еще при жизни за – бугагашенька – «bloody awful poetry». Как, блин, не любить эту викторианскую кудрявую фиалку в очочках, застебанную всем светским обществом за продвинуто-модернистскую любовную лирику?.. И, раз уж пошла такая пьянка, почему бы немножко не полюбить Дрю, безумную-безумную Дрю, которая увидела в Этом какое-то там effulgence и подарила миру бесценное сокровище, быстренько сменившее сюртучок на последний писк моды Ист-Энда, аристократическое произношение на кокни, и, не расхолаживаясь, забацавшее себе посмертную поэтическую славу посредством кровавой бани. Люблю его младшеньким Клыкастой Четверки, вносящим живительную нотку анархии в изысканно-психопатический стиль жизни Ангелуса. Люблю его обсессивную фиксацию на «танце» с Истребительницами, куда деваться.
Люблю его персональный апгрейд в конце пятого – начале шестого сезонов; способность делать правильные вещи при отсутствии души, что по канону для вампиров в принципе невозможно, но возможно для Спайка, потому что он love's bitch и признает это. Вообще люблю его свойство вести себя нормально исключительно во время глобального пиздеца и перевоплощаться обратно в сказочного долбоеба, едва пиздец минует.
Ну, в шестом сезоне я ненавижу всех, и Спайка с Баффи больше всего, потому что это нездорово, мучительно, abusive, и на все это больно смотреть, хотя хрен оторвешься, потому что химия зашкаливает.
Спайка, выбившего себе душу, я люблю по-особенному. Некоторые ставят на нем крест, потому что он перестает жечь напалмом каждую секунду экранного времени, но я делаю скидку на то, что он немного занят сумасшествием, попытками вырезать себе сердце, лунатическими убийствами, парой серией плена-истязаний и прочими мелкими бытовыми неурядицами. Я люблю его повзрослевшим – достижение разблокировано – аж почти до семнадцатилетнего уровня, отрастившим какие-то зачатки адекватности, и ранимым и испуганным как котеночек. Нет, не буду больше о седьмом сезоне, моя рана еще слишком свежа.
Персонажа протащили по всем кругам ада, от злодея через фейспалмище, союзника и лав-интерест до почти-героя, и во всех ипостасях он прекрасен как кровавый закат, что при таком адском character development вообще на грани фантастики. Captain Peroxide is for the win!
…Ну и самое девочковое, чтобы два раза не ходить. Люблюнемогу его британский акцент, «BLOODY HELL-sodding-blimey-shagging-knickers-bollocks», его невозможные скулы и норовящие выбиться из-под тонн геля кудряшки; пижонские кольца, цепочки, фетишный кожаный плащ и облупленный черный маникюр; сигареты и мотоцикл. Его страсть к сериальчикам, нежные отношения со всеми тремя «женщинами Саммерс», распиздяйский стиль драки и неистребимую, до мозга костей, поэтичность. Могу продолжать еще три тыщи знаков, но лучше уже заткнуться.
Господа. Ну вы поняли. Двадцать страниц от G до NC-стольконеживут, и я снова нормальный бесполезный член социума в моей голове. Пренебречь, вальсируем. Радуга-пони-сирца. Я все сказала, спасибо.
@темы: btvs, regret nothing
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (5)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
- Лучше бы ты боялся меня, младший брат, - голос Аполлона сладок как амброзия, но ранит словно выпущенная из лука золотая стрела. Он терпит шумного юнца, три зимних месяца разоряющего оргиями священные Дельфы, но чаша его терпения отнюдь не бездонна.
- Зачем мне бояться тебя, светозарный? Мы с тобой – две стороны одной монеты. Ты высок, я низок, ты возводишь в человеческих душах храмы, я зову их обратно, во тьму лесов. Но по сути мы не так уж и различны, не так ли? Она же – совершенно иное, и я боюсь ее.
- Ступай осторожно, Эвий, - ровно предупреждает Аполлон, - ибо ты ступаешь по моей земле.
Дионис мечтательно улыбается, покачивая в воздухе по-женски изящной ногой; на щиколотке у него позвякивает браслет, привезенный из индийского похода, с бедра спадает лоснящаяся шкура леопарда.
- Она холоднее ключевой воды и быстрее северного ветра. Убийца с ледяной кровью. Я чувствую, как кипит ее азарт, когда она загоняет дичь, и чувствую стук сердец псов из ее своры. Она взрезает полумрак чащоб ослепительным лезвием, она медведица и лань, но рука ее никогда не медлит принести смерть. Как можно быть охотницей и девой? Как можно отдавать свое тело страсти погони и звериной шерсти, оставаясь статуей из мрамора и луны? Как можно жить среди жизни и оставаться неживой?
- Мать-Гея, я не верю своим ушам, - губы Аполлона в первый раз трогает золотистая улыбка. - Вакх влюблен в мою сестру.
- Ох, сребролукий, ты совсем меня не слышишь. Она чужда мне, а я чужд ей. Она ненавидит меня даже больше чем ты - ее оскорбляет само мое существование, не говоря уж о моей бедной блеющей, вопящей свите. В ее присутствии я чувствую себя животным, предназначенным на растерзание собакам, лесом, который она попирает ногами. В третий раз говорю: я боюсь ее. Но... - Дионис на секунду умолкает, словно прислушиваясь к себе. - Но и восхищаюсь, пожалуй, тоже. Да, это единственное, в чем я тебе завидую, сын Латоны: твоя чистая холодная сестра с горячими руками прекрасна. Она лучшая часть тебя, которой у меня никогда не будет... О. Кажется, я уже слышу ее спутниц. Пора мне исчезнуть.
- Не хочешь повторить все это при ней? - поддразнивает Талия.
Он смотрит на нее на редкость серьезно:
- Сегодня я не безумен… и далеко не настолько пьян.
Артемида скидывает лук и колчан на землю, тянет вон связывающий волосы шнурок и легкой, безоружной протягивает руки брату. Они сплетают пальцы, как сплетали их в утробе матери, когда та скиталась, изгоняемая отовсюду, нигде не способная найти приют. Теперь они радость и гордость Латоны, бессмертные боги Олимпа, но всякий раз, как их руки встречаются, они вспоминают, что когда-то были одни против целого мира: девочка, помогающая брату появиться на свет; мальчик, убивший Змея.
- Не поверишь, какие оды я выслушивал о тебе сегодня.
Охотница кидает взгляд на виноградную лозу, карабкающуюся вверх по стволу печального кипариса.
- Ты вступился за мою честь, или мне придется сделать это самой?
- Оставь. Он сказал кое-что, показавшееся мне важным.
- И что же столь важного прозрел в хмельных парах наш зимний оракул? - Артемида принимает от Эвтрепы чашу воды из Кастальского ключа.
Ее брат, прекрасный как солнце и обжигающий как солнце, исцеляющий и поражающий чумой, всегда влюбленный, изливающийся музыкой словно семенем в лоно женщины. Светлый и стремительный, гневный и нежный, овладевающий душами страстно как любовник и божественно, ослепительно жестоко. Она ненавидит мужчин; брат – ее единственный любимый мужчина. В его смертельных руках она может спать сладким, как молоко матери, сном; к нему она приходит усталой, чтобы слушать, как он перебирает струны кифары, и не думать ни о чем. Она привыкла больше отдавать ему, чем брать: он сияет и нуждается в сиянии, ей же нужно лишь одиночество, следы оленей в траве, свист ветра и прохлада гротов. Олимп и распри богов ее не интересуют; она хозяйка себе и своим владениям, ей не нужно чужого, и от нее можно не ждать снисхождения, если покуситься на то, что принадлежит ей. Она – луна, ее близнец – Феб. Она не живет в его тени, не греется в его лучах, для этого она слишком сильна, слишком от него отлична. Но ей нравится смотреть на него, испытывая гордость, нравится принимать его сторону, быть для него таким же прибежищем, как и он для нее. Он говорит, она выслушивает; скрепя сердце, она выслушивает даже его любовные жалобы. Если не желаешь им смерти, не люби их, повторяет она раз за разом. Ты ведь знаешь, что делает твоя любовь, остановись. Но Аполлон не может остановиться, и снова и снова золотые кольца его волос тускнеют от горя, а лавровый венок сжимает голову злым тернием. И тогда она забирает у него кифару, протянув взамен лук, и уводит его от созданных им городов, от порядка и света в леса, где его серебряная тетива поет только одну простую песню.
Она не ждет от него ничего в ответ; в конце концов, она никогда и не нуждалась в заботе.
- Так что за вакханические откровения? – переспрашивает Артемида, вытягиваясь на траве и устраивая голову на коленях у брата.
Аполлон улыбается, прислонившись спиной к нагретому древесному стволу:
- Он сказал, что ты – лучшая часть меня. И в этом он прав, - чуткие белые пальцы отводят с ее лица прядь волос и касаются лба. – Спи, сестра. Я тебе сыграю.
Ониры
- И не нужно испуганных глаз, девочка, - отрезает Гера. – Персефона тоже была земным цветком. Столько слез, криков, вырванных волос, загубленных урожаев – и что? Счастлива замужем - а супруг, между тем, у нее куда мрачнее, чем твой нареченный. Так что оставь весь этот трепетный испуг, девочка, и улыбнись. Он добр, он могущественен, он в тебя влюблен. Тебе повезло.
Пасифея послушно улыбается, но улыбка выходит не слишком уверенной. Она привыкла к залитому солнцем Олимпу, к распрям, козням и изменам, к ровной облачной вечности, заставляющей богов вести себя подобно смертным. Дети Ночи, обитающие в землях, которых не касается лучами Гелиос, кажутся ей потусторонними и жуткими: они тоже боги, но они другие, бескровные, призрачные, как тени в царстве Аида. Они никогда не смеются. Да, владыка снов добр, он ее не обидит, но у нее начинают бежать мурашки при одной мысли о его брате-близнеце и о тысяче грез-привидений, теснящихся вокруг его ложа на краю света.
И его сыновья. Молчаливые, стремительные, скользящие из разума в разум, чтобы создавать миры несуществующих надежд, иллюзии сбывшихся желаний, лабиринты воплощенных ужасов. Ей сложно представить себя их мачехой – особенно Икела-Фобетора с его тайной улыбкой глубинного чудовища и Морфея, каждый раз появляющегося в новом фальшивом обличье.
Маки и молоко, видения и немое забытье. Если Персефона чувствовала себя похороненной заживо, то Пасифее кажется, что она отправляется блуждать в зыбких фантастических мирах, развеивающихся миражем при первом прикосновении. Не танцевать ей с сестрами в розовой рассветной пене прибоя, не подставлять плечи полуденному солнцу, давя босыми ногами виноград, не дурачиться с Эротом и не петь золотой Афродите в тени кипрских эвкалиптов. Кровь ее больше не закипит, ветер не ляжет на разгоряченную кожу, руки не обнимут в пляске задыхающуюся от смеха подругу.
Отныне будут только полутени, и тишина, и Гипнос, чьи пальцы не холодны и не теплы.
На свадьбе она прижимается к отцу, словно желая вдохнуть от него последний глоток плодоносящей ликующей жизни; он целует ее в лоб и в губы, и, подмигнув, шепчет ей на ухо:
- Любовников никто не отменял.
На этот раз улыбка Пасифеи вспыхивает искренностью. Родитель из Диониса никакой, да и на брата он больше похож на младшего, нежели на старшего.
Афродита сама убирает плющом ее платье, и Аполлон, тоже смиривший свой гнев после троянского разлада, впервые за долгое время касается струн, а не тетивы. Защитники побежденных и сторонники победителей вновь пируют за одним столом – боги не могут враждовать вечно; к тому же, свадьбы испокон веков были островками перемирия, чтимыми с особым тщанием.
Шум, вино и музыка – все немного пьянит ее, и она забывает о своих опасениях до тех самых пор, пока не восходит на колесницу, запряженную молочно-белыми крылатыми кобылицами, и не покидает Олимп навсегда.
Они скользят в сумерках, и Пасифея рассматривает своего мужа с любопытством. Ее пугает его мир, но сам он не внушает ей страха; робость же ей, дочери Диониса, не присуща с рождения.
У Гипноса светлые волосы и черные как беззвездная ночь глаза; от его спокойной юной красоты веет алебастром и ландышевой водой. Поймав ее взгляд, он улыбается.
- Надеюсь, ты простишь мне это вероломство.
- Дело обошлось без разверзшейся земли и дельфинов-похитителей, стало быть, ты не так уж и вероломен, владыка.
- Если твои слова не расходятся с мыслями, то я рад. Сердце мое давно горит для тебя, Пасифея.
- С тех самых пор, как ты разлюбил Аглаю? - поддразнивает она.
- Нет, - честно отвечает он. И, немного подумав, добавляет. – Тогда ты еще не родилась.
Она прыскает.
- Я боюсь ее сына, - признается она, помолчав. – Мне кажется, она и сама его боится.
- Морфея? – крылышки у висков Гипноса вздрагивают от удивления. – Почему? Потому что он ходит под масками?
- Потому что… он знает, он видит, что прячется во тьме души. В той тьме, которую мы сами пронзить не можем и живем с ней, как с каким-то незнакомцем внутри себя. Морфей читает в наших головах то, чего мы сами о себе не знаем – или знаем, но стараемся похоронить это как можно глубже.
- Все дети Ночи ходят во тьме и читают во тьме. Но тебя пугают не прячущиеся чудовища, а неизвестность, само присутствие чего-то в темноте. Ты узнаешь Морфея, и твой страх уйдет.
- Они смогут полюбить меня? Твои сыновья?
- Ты голос весны, Пасифея. Твои волосы поцеловало солнце, под твоими ступнями землю пробивают лепестки крокусов. Когда ты танцуешь, все океаны дышат твоими легкими. Думаешь, ониры настолько лишены жизни, чтобы не полюбить тебя?
Белое море маков вокруг ложа дышит, словно цветочные головки перебирают легкие пальцы ветра; но воздух недвижим, и слышится только шепот воды из источника забвения, берущего здесь свое начало тоненьким ручейком. Пасифее становится холодно, словно она окунулась в родниковую воду, но руки Гипноса оказываются теплее, чем она думала. Никакие привидения не скользят по краю зрения, ничье ледяное дыхание не касается ее обнаженной кожи, и единственная фантасмагория, творящаяся с ней, жарка, сладка и медленна, и кажется, длится сотню белых ночей.
А потом он целует ее в веки, и она проваливается в забытье, распростертая на легком облаке пуха, со следами темной маковой пыльцы на припухших губах и золотых ресницах. В эту ночь ей ничего не снится, потому что рядом, положив ладонь ей на волосы, спит сам бог сна.
Сны приходят позже – когда она в первый раз задремывает одна в ожидании возвращения мужа. Ей снится купальня Адониса – тенистая, зеленая и прохладная; она стоит на берегу озера, в которое с шумом извергается со скалы водопад, и смотрит в лес, а лес смотрит в нее. Она не видит, но чувствует это. Чьи-то незримые глаза настороженны и пристальны, и ей вспоминаются слова Гипноса о чудовищах и неизвестности.
- Покажись, - зовет она, протянув руку. – Мы ведь не обидим друг друга, верно?
Что-то мелькает меж ветвей, шелестит опавшей листвой, потом пропадает на несколько томительных мгновений. И наконец появляется – огромным волком, глядящим черными глазами, в которых не отражается ничего.
Он ощеривает зубы, издав низкий утробный рык.
Пасифея не двигается с места и не убирает руки. Волк медленно подходит к ней, обнюхивает – его огромные челюсти могли бы перекусить ее всю пополам – и наконец тыкается ей в ладонь мокрым носом.
Она осторожно запускает пальцы в жесткую длинную шерсть.
На следующий день, возвращаясь в пещеру со спелым инжиром, горсть которого насыпала ей в подол киммерийская нимфа, Пасифея видит сидящего на камне Икела с флейтой в руках. Он улыбается ей – не своей тихой страшной улыбкой, а неумело и застенчиво, не убирая с лица упавшую на него прядь длинных темных волос.
Она протягивает ему половинку инжира, и чуткие бледные пальцы неуверенно, но цепко смыкаются на красной мякоти.
Сонм грез тоже оказывается правдой. Пасифея уже почти готова счесть эту деталь поэтической прикрасой, когда однажды днем Гипнос возвращается пропахший тленом и страданием, и не сказав ни слова, уходит к себе. Через некоторое время она тайком заглядывает за серебристую занавесь и видит, как они толпятся вокруг него, бесформенные, бестелесные, расплывающиеся в разные стороны – она почти осязаемо чувствует, как они хотят сохранить себя и не исчезнуть совсем. Ее муж переворачивает руки ладонями вверх, приоткрывает сомкнутые глаза – и грезы впиваются в его запястья, устремляются струйками тумана под веки. Он не двигается до тех пор, пока не принимает в себя их все.
- Сны мертвых не желают умирать вместе с людьми, - говорит он, хотя она была уверена, что осталась незамеченной. – Им нужно куда-то возвращаться.
- Они все всегда возвращаются к тебе?
- Тебе это неприятно?
- А тебе, владыка?
- Это часть моей сути. Как Деметры – скорбеть, или как Вакха – возрождаться через смерть. Быть богом не всегда приятно.
Пройдя босиком по маковому ковру, она забирается к нему и ложится рядом, опустив голову к нему на грудь. Он юн, прекрасен и полон мертвых сновидений.
- Ты всегда говоришь так разумно. Не могу поверить, что это ты целых два раза ввязался в авантюру с царем богов.
- Если хочешь, в следующий раз возьму тебя с собой, - ни на тон не сбавив серьезности, откликается он, заключая ее в объятья. – Это будет весело.
Морфей входит стариком и ребенком, мужем и девой. Каждый раз у него новое лицо и новый голос. Он улыбается, он косится на Пасифею исподлобья, он кривит в злобном презрении рот, он смотрит на нее с обожанием.
- Покажи мне себя, - просит она, но мальчик пожимает плечами, женщина кокетливо усмехается, воин смотрит на нее с удивлением.
- Я перед тобой.
Он не внимает ее просьбам ни наяву, ни во сне. Он дарит ей чудесные сны – в них она танцует с сестрами в прибое, и давит пахнущий солнцем виноград, и смеется с Эротом. Каждый раз она просыпается и не может понять: это подарок, издевка или укор?
Ей не хочется признаваться Гипносу, и она спрашивает у Икела. Тот по-птичьи склоняет голову набок, прикладывает палец к губам, разворачивается и уходит. Сообразив, она бросает ткацкий станок и бросается его догонять.
Икел проводит ее по узкой галерее, мимо подземного озера и выводит из пещеры на противоположной стороне от входа. Там на траве под черным кипарисом крепко спит крылатый юноша, тонкий и безмятежный; и Пасифея видит, как он похож на отца. Склонившись, она отводит с его лба светлый волнистый локон.
- Да, ты передо мной, - шепотом говорит она. – Не сердись на меня, Морфей, ты знаешь, что теперь я вижу: в онирах достаточно жизни, чтобы я их полюбила. И я знаю - ты полюбишь своего самого младшего брата.
И Морфей улыбается ей во сне.
@темы: греческий зал
- U-mail
- Дневник
- Профиль
- Комментарии (11)
-
Поделиться
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- LiveJournal